В связи с этим важно подчеркнуть, что великие исторические эпохи борьбы за религиозную свободу в Европе и особенно в Америке предшествовали современной борьбе за национальную независимость. Прискорбно, но не удивительно, что освобождение от угнетения священником в большинстве случаев вело к угнетению политиком — интересы Государства зани-

мали место интересов Бога как главного символа, дающего право на обладание властью. Я не буду здесь рассматривать эту трагическую, но часто, может быть, неизбежную метаморфозу в ходе великой человеческой драмы господства и подчинения. Вместо этого я хочу сделать несколько кратких замечаний по поводу специфически американского исторического опыта в связи с проблемой религиозного угнетения и религиозной свободы.

Опираясь в значительной мере на великих мыслителей европейского Просвещения, деятели американского Просвещения ясно видели свою задачу. Попросту говоря, она сводилась к следующему. На протяжении столетий землю Европы заливали кровью во имя Бога. Католики преследовали протестантов, протестанты преследовали католиков, и те и другие преследовали иудеев. Для людей, верующих в свободу и в доброго Бога, это было отвратительное зрелище. Поскольку в ходе этих преследований применение силы оправдывалось ссылками на богов и церковь и поскольку эти преследования с применением силы были возможны лишь благодаря союзу священника и короля, механизм ограничения подобного насилия представлялся вполне очевидным — разделение церкви и государства, духовной и светской власти. Великие труды Томаса Джефферсона и Джеймса Медисона*[[[**Времена меняются (лат.). — Прим. переводчика.]]] направлены на одно — положить конец злоупотреблению властью, оправдываемому верой. Их слова и сегодня столь же истинны и своевременны.

"Лишь заблуждение, — писал Джефферсон, — нуждается в поддержке правительства. Правда способна защитить себя сама... Единственный способ прекратить религиозные распри — это не обращать на них внимания... Мой сосед не причиняет мне никакого вреда, говоря, что существует двадцать богов или что Бога вообще не существует. Он не залезает ко мне в карман и не ломает мне ногу... Принуждение... сможет лишь вселить в него упрямство и укрепить его в собственных заблуждениях, но не излечить их" (Jefferson, 1781, с.276—277).

Столь же последовательно отвергал религиозное принуждение и Медисон. В 1785 г. — ему тогда было всего 24 года — он писал:

"Мы признаем фундаментальной и непреложной истиной, что... рели-гия*[[[*Религиозная принадлежность. — Прим. редактора.]]] каждого человека должна быть делом убеждений и совести каждого человека... Кто может не видеть, что та же самая власть, которая способна насаждать христианство в противовес всем прочим религиям, способна с такой же легкостью насаждать и любую христианскую секту в противовес всем остальным сектам?" (Madison, 1785, с.10).

Для Джефферсона и Медисона, как и для их единомышленников и союзников, религиозная свобода — то есть свобода от принуждения или от каких бы то ни было ограничений, чинимых именем Бога, — находилась в центре борьбы за личную и политическую свободу вообще. Этот факт хорошо известен историкам и образованным людям вообще. Но, как мне кажется, менее известно другое: Джефферсон и Медисон столь же ясно сознавали, что пока люди хотят подчиняться высшей власти, будь то папа или король, церковь или корона, — их борьба за свободу обречена на поражение из-за их собственного отказа распространить принцип неразделимости прав и ответственности на максимально широкий диапазон явлений жизни.