Тимофеевы-Ресовские с Н.Н. Воронцовым Обнинск, декабрь 1972 г.

Все эти вещи мы уже упоминали при рассмотрении спонтанного мутационного процесса и, в сущности, должны их только повторить. Мы с вами видели, что у всех живых организмов мутации появляются спон-

82

танно, то есть без каких-либо воздействий со стороны человека. Проценты спонтанно возникающих мутаций представляют собой величины измеримые и, по-видимому, в значительной степени стабильные, или константные, то есть флюктуирующие вокруг некой средней величины.

При рассмотрении мутационного процесса мы с вами уже говорили, что эти проценты возникновения спонтанных мутаций невелики. Но тогда же заметили, что все зависит от точки зрения. С одной стороны, они невелики, ну, порядка от одной мутации на десятки тысяч особей до одной на миллионы особей на поколение. Но, с другой стороны, это все-таки не такие малые числа, если вспомнить время жизни и численность индивидов каждого вида. За сравнительно небольшое число поколений любой вид появляется на Земле в миллионах, а часто в миллиардах особей, и на это большое число вероятность появления любой, даже самой редкой мутации, конечно, очень велика. И мы с вами говорили, что не следует удивляться тому, что проценты возникновения спонтанных мутаций невысоки, потому что как раз с эволюционной точки зрения определенная степень стабильности генов является оптимальной. Если б она была меньше, то это подорвало бы значение наследственности, то есть значение некой стабильной передачи форм от поколения к поколению, и это затруднило бы, и очень резко, действие отбора. А это в свою очередь весьма заметно замедлило бы возможность протекания эволюционного процесса. Если взять другую крайность, если бы гены были абсолютно стабильны, — что вообще невозможно, потому что ничто не вечно под луной, — то, конечно, и эволюция не могла бы происходить. Следовательно, надлежит ожидать некой оптимальной стабильности генов. И при рассмотрении спонтанного мутационного процесса мы с вами уже говорили о том весьма замечательном, не до конца исследованном явлении, которое подтверждает этот эволюционный оптимум стабильности, а именно то обстоятельство, что мутабиль-ность всех достаточно хорошо изученных форм, от микроорганизмов до высших животных, дает схожие проценты не на единицу времени, а на поколение, то есть на единицу биологического времени.

В то время как длительность поколения разных организмов отличается на много порядков величин, общий процент мутаций вряд ли далеко выходит за один, максимум за два порядка величин. Следовательно, с этой точки зрения, известный нам мутационный процесс поставляет элементарные наследственные изменения так, как это требуется с точки зрения элементарного эволюционного материала.

Мы с вами уже говорили, что мутации, известные нам из экспериментальной генетики, затрагивают любые наследственные признаки и свойства живых организмов: морфологические, физиологические, химические, психические, любые. Все, что онтогенетически данный вид

83

может дать, возникает в качестве элементарных наследственных изменений в форме известных нам мутаций. И эта изменчивость в дарвиновском смысле неопределенна, ненаправленна, лишь ограничена возможностями онтогенеза данной формы. То, что в онтогенезе данного вида не может возникнуть благодаря отсутствию соответствующих предпосылок (напоминаю о дурацком примере с кисточкой нашего отсутствующего хвоста), то, конечно, не возникает — в этом ограничение мутационного процесса. Но вообще мутации могут изменять все свойства и признаки в разных направлениях, считая от исходной формы, которая мутирует. Следовательно, в классическом дарвиновском смысле мутации являются примером неопределенной, случайной, стати-стичной наследственной изменчивости.