В этой связи Греция имеет уникальное положение и главенствующую роль. Она знаменует переход между древним циклом политеистических религий и христианством. Это гордиев узел, в котором сплетены все сокровенные нити, тянувшиеся из Азии в Европу, с Востока на Запад.

Смогли мы распутать этот пучок? Смогли проникнуть в самую глубь этого святилища? Несмотря на все наши изыскания и открытия мы очень далеки от этого мира и его лучезарных тайн.

Увы! Очарование разрушено, пронесшаяся над миром улыбка богов рассеялась как утренняя заря. Впоследствии ни один народ так не мечтал, никогда люди не находили такого чудесного равновесия между душой и телом, такого изысканного проникновения духа и материи, которое, по словам Платона, дало крылья Олимпийским атлетам. Сегодня строгие тени христианского аскетизма, ужасающего сооружения цивилизации, основанной на механицизме и утомительных построениях материалистической науки, теснятся и восстают как непреодолимые горные цепи между нами и светлой Аркадией, к которой влечет ностальгическое желание.

Две тысячи лет истории мы скрываем священную Грецию, и уже потеряли секрет ее божественного упоения, погруженного в мудрость и изощренное сладострастие. С другой стороны, мы силились считать, что она всегда составляла часть нас самих, ибо мы обязаны ей нашим искусством, нашей философией, и даже нашими науками. Бесспорно то, что мы все больше и больше проникаемся греческим гением, как необъясненным чудом.

Мы можем, следовательно, говорить об эллинском чуде с тем же правом, что и о чуде христианском, и лучшим символом этого чуда, на наш взгляд, является миф о Прометее, дерзком похитителе молнии, укравшем небесный огонь, чтобы принести его людям, отдать его искусствам, науке и свободе.

До сих пор историки находили объяснение эллинского мифа в стране и расе эллинов. Эти два фактора были, разумеется, необходимыми условиями. Если Европа представляется разветвлением Азии, то Греция, оканчивающаяся Пелопонесом и окруженная островами, выглядит наиболее изящной ветвью и цветочным букетом Европы. Заливы и мысы, тенистые долины и заоблачные вершины, все образы гор и морей вырисовывались и гармонично сочетались с простотой, полной великолепия. Говорили, что крутые и снежные вершины Фессалии высечены Титанами. Не были ли они созданы для того, чтобы стать троном Олимпийцев, а увитые плющем пещеры Киферона для того, чтобы покрыть любовь божественных женских духов земли, а миртовые леса и источники Аркадии, чтобы дать приют дриадам и нимфам? Равнины Элиды, Аргоса и Аттики не ожидали ли они галопа Кентавров и героических боев? Киклады, сеющие в фиолетовом море как перламутровые раковины, так и розовые цветы, украшая их пеной, не назывались ли они хороводами Нереид? Скала Акрополя, не требовала ли она самого Парфенона с бронзовой Девой, которая издали видна блеском своего шлема с эгретом? Наконец, мрачная воронка Дельф, господствующая между белыми вершинами Парнаса, этот «пуп земли», не кажется ли она предопределенным местом треножника Пифии, который сотрясается от голосов из бездны и дыхания небес? Вот, без сомнения, чудесное окружение, но колыбель, как бы ни была она хороша, еще не творит детей.