Родители (язвителъно): Выходит, церковь для тебя недостаточная причина?

Абигайлъ: Нет, церковь для меня — очень важная причина. Но для меня это не означает определенные правила, значительно важнее для меня духовная часть, общение с Богом. Я не знаю, почему женитьба стала такой священной... я не могу этого понять. (Она снова плачет и выглядит смущенной.)

Итак, мы достигли кульминационной точки. В какой-то момент Абигайль была достаточно тверда в своей позиции по отношению к родителям. Но затем у нее не выдержал характер, и она спасовала. Она не смогла совместить свои знания о том, что происходит вокруг, с представлениями своих родителей. Ее собственные убеждения, хотя она и верила в них, были неприменимы и уходили на задний план, когда она говорила с отцом и матерью. Они были из другого мира. Она рассказала мне, что когда она представляла их себе, они смотрели на нее осуждающе, не только

162

не пытаясь понять, но даже не слушая ее. То, что она чувствовала, было привычно для нее, как будто она делает что-то неправильно. Несмотря на то, что ей было трудно с родителями, она по-прежнему лишь туманно касалась своего прошлого. Она была как боец, загнанный в угол. Ей было важно не просто поддерживать отношения с родителями, она чувствовала себя изолированной от своего собственного прошлого. Ее чувство отторженности было похоже на ампутацию, как будто она была отрезана от собственной опоры и оказалась в открытом космосе. Ощущение потери родителей было достаточно тяжело, но это ощущение многократно усиливалось от того, что это искажало ее переживания времени.

В этот момент я сказал ей, что она выглядит так, как будто хочет прекратить разговор с родителями, потому что считает, будто они не слушают ее, но, может быть, она слишком спешит. Слушают ли они или нет, она должна найти нужные слова. Когда я спросил, хочет ли она продолжить воображаемый диалог, пациентка вернулась к нему. И снова она играла обе стороны, на этот раз более мягким тоном. Родители сказали ей, как они глубоко расстроены тем, что она покинула лоно семьи. Они сказали, что их беспокоит ее образ жизни, что у нее нет будущего. На это Аби-гайль ответила:

"Я не думаю, что вы правы. У меня прекрасное будущее. Для меня важно то, что я имею прямо сейчас, а не через 20, 30 или 50 лет. И так и должно быть. Я не знаю, что будет дальше. А то, что у меня есть сейчас, не имеет никакого отношения к моему будущему. Это мой выбор на сегодняшний день. Я могу измениться, не знаю (в этот момент она снова начала говорить плачущим, приглушенным голосом). Но одно я знаю твердо, сегодня я счастлива (неуверенным тоном)".

Абигайль казалась сбитой с толку своими переживаниями настоящего момента. Я объяснил ей, что она начала говорить о том, что верит в свое хорошее будущее, а затем отказалась от этого убеждения, не будучи в этом уверенной. Я объяснил ей, что в ее представлениях о будущем было много неясного. Я предположил, что ее родители думают, что она не права, когда говорит, что будущее не имеет значения. А, может быть, она и сама думает, что не права, потому что будущее все-таки важно для нее. С этим противоречием всегда сталкиваются люди, ориентированные, как и Абигайль, только на настоящее. От ее смятения не осталось и следа. В этот момент я предложил ей снова поговорить с родителями и сказать им, что она думает на самом деле.