Многие из моих коллег-гештальтистов бурно протестуют против моих нападок на Перлза. В чем-то они правы. Действительно, несмотря на многие упрощения, гештальт-терапевтический тезис "здесь-и-теперь" поначалу казался всесторонним. Основное положение, которое предлагало тезис "там-и-тогда", предполагало, что воспоминание, представление и планирование правомерны, лишь взятые в настоящем. Этот довод в защиту настоящего, тем не менее, распространяется за его пределы и вновь восстанавливает пространственно-временные рамки. Такова судьба любого упрощения. К сожалению, даже если изучающие гештальт-терапию берут в расчет прошлое и будущее, их не поощряют опытные специалисты в этой области. Один из элементов общей культурной формулы — "будущее происходит сейчас" — является последствием такого непонимания.

Слишком строгий фокус — с высокой концентрацией на том, что происходит "здесь-и-теперь" — предрешает многое из того, что происходит: постоянные обязательства, значения поступков человека, подготовка к сложностям, требующим подготовки, зависимость, ответственность перед требованиями, которые предъявляют люди и т.д. Если эти неизбежные требования жизни постоянно оттесняются в сторону для того, что должно служить лишь временным техническим целям, это вызывает, по крайней мере, два последствия. Первое — эти требования отторгаются от своего источника, то есть от большей части общества; второе — жизнь становится клишированной.

Настоящее как диссоциация

Для того чтобы показать, как настоящее переживание может привести к эффекту диссоциации, я приведу один пример. Аби-гайль, девушка 25 лет, разошлась со своими родителями из-за их

161

непримиримых религиозных убеждений, так как жила с молодым человеком вне брака. Ее тяжело ранила такая дистанция с родителями, но, тем не менее, она не хотела расставаться с молодым человеком, потому что любила его. Ей очень хотелось помириться с родителями, но только не ценой ее свободного выбора образа жизни. Когда она излагала мне свою проблему, она говорила интонациями девушки значительно младше 25 лет, занимая позицию ребенка по отношению к своим родителям. О современной жизни она знала гораздо больше, чем ее родители, но до сих пор была неуверенна в себе. Я попросил ее говорить о родителях погромче, представив себе, что они находятся в моем кабинете. Она сказала, что если бы они были здесь, то непременно язвительно спросили бы ее, когда она собирается выйти замуж. В ответ она бы сказала, что не хочет говорить об этом. Обычно при подобных вопросах она либо разражалась слезами, либо впадала в кататони-ческий ступор. Я предложил ей быть изобретательнее в своих рассказах о том, что она знает наверняка. Затем, принимая поочередно то одну, то другую сторону, она провела следующий воображаемый диалог со своими родителями:

Абигайлъ: Причина, по которой мы не женимся? Да потому что нам хорошо друг с другом, и мне ничего не надо делать для этого, мне кажется... Я думаю, гораздо важнее то, что происходит внутри.