Положение с оккультистами XVII, XVIII, XIX веков совершенно иное. Менее преследуемые Церковью, которая продолжает их опасаться, но чья власть уменьшается, они принадлежат теперь официальной науке, влияние которой увеличивается и которая выбирает направление интеллекта и морали и специализируется все больше и больше на наблюдении материальных явлений. Уже не могут больше сжигать и вешать сторонников оккультных наук как одержимых и еретиков, но их пытаются убить презрением, выявляя лишь их недостатки и преувеличения. В то время они вносили большой и неоценимый вклад в эзотерическую мудрость трудами таких людей, как Курт де Жебелен, Сен-Мартен, теософ XVIII века, Фабр д'0ливе, Элифас Леви, Сент-Ив д'Альвейдр и многих других. К великому человеческому братству, следующему христианской морали, у них прибавляется братство религий, имеющих общий источник и стремящихся к одной цели. Так Христос раскрывает свои широкие объятия для всех пророков и посвященных.

Если наряду с оккультной традицией учитывать менее значительные течения (подтечения), будоражившие сознание человечества, течения, возникающие иногда из высших импульсов. Нужно присоединить к этому списку бесчисленнейшие и чудеснейшие предчувствия поэтов XIX века. Внеземные истины блистают на каждом шагу в их произведениях, как небосвод через разрывы в облаках. Фауст Гете является с этой точки зрения чем-то вроде энциклопедии оккультизма. Какие удивительные суждения в Манфреде и Каине Байрона или в Освобожденном Прометее Шелли! Сколько эзотерических мыслей можно было бы собрать в произведениях Ламартина, Виктора Гюго и даже Альфреда де Виньи, который сквозь свое спокойное отчаяние и стоическое сомнение видит высшие истины! Что касается Рихарда Вагнера, то это один из самых великих когда-либо живших неосознанных оккультистов. Его Вотан, его Валькирии, его тетралогия отражают блистательными символами все мистерии северных народов. Лоенгрин и Парцифаль прославляют христианского посвященного. Что касается музыки, то она исходит из всех видов магии и, кажется почти, как музыка Бетховена, обрела свою исконную речь, свое творческое слово. Чтобы дополнить это перечисление, отдадим с уважением честь философам по профессии, которые осознанно или бессознательно решаются на оккультизм. Не приветствовал ли Шеллинг в сомнамбулическом состоянии ясновидения высшую и бессмертную сущность человека? Идеалист Гегель разве не усмотрел в природе инволюцию Духа в материи, а в истории эволюцию материи к Духу? Даже пессимист Шопенгауэр, насмехающийся над своими современниками, разве не осмелился он поставить интуицию над логикой, как орудием познания? Используя и уточняя эту идею г. Бергсон недавно заявил, что философия была ничем иным, как сознательным возвращением к интуиции. Большего и не требовалось для того, чтобы высшее духовенство атеизма навесило на него ярлык клерикала. Со своей стороны, г. Буту разгневал многих позитивистов, заявляя, что состояние глубокого гипноза, когда собственное «я» изменяется и само создает свою цель, вновь открывает дорогу метафизике после ее полувекового постыдного изгнания из философии.