Либерал: Том, ну что ты говоришь! Ты же понимаешь, что это нереально. Да ни один серьезный политик не станет такое слушать!

Я: Меня не интересует отношение политиков, которых, по большому счету, волнует только один вопрос — их собственное переизбрание. Перефразируя известное положение, признаюсь, что предпочитаю остаться правым, чем быть услышанным сильными мира сего. А ваша концепция для меня неприемлема, поскольку она ограничивает права потребителя. Почему именно кокаин или героин? А если мне нравится что-нибудь другое? Нет, на мой взгляд, никакие запреты несовместимы с правами, декларированными Конституцией.

Мне кажется, глупо думать, что люди нуждаются в чьей-то помощи, призванной защитить их от веществ, названных нами "наркотиками", если эти люди употребляют данные вещества по собственной воле. К тому же, нельзя не отметить, что рядом существует не меньшая опасность — в виде химикалий, наркотиками не являющихся, но незаметно для нас проникающих в наш организм: с воздухом, которым мы дышим, с водой, которую мы пьем, с пищей, которую едим. И увы, от этой опасности не спастись ни одним запретительным законом. Вот почему я искренне недоумеваю, когда мощный государственный аппарат сверху донизу мобили-

зуется для борьбы с "толкачами" и в то же время практически бездействует в борьбе с более важными "преступниками" — промышленными предприятиями, отравляющими своими выбросами и стоками окружающую среду. Одну из причин подобной близорукости я, как упоминалось выше, вижу в нашей неспособности видеть различие между пороком и преступлением.

"Порок, — писал Лизандер Спунер (1977), известный американский вольнодумец ХІХ столетия, — это такие действия, посредством которых человек, их совершающий, приносит ущерб самому себе или своей собственности. Преступление же есть деяние, вредящее жизни, здоровью или собственности другого".

Отсюда следует, что для искоренения порока ни один совершеннолетний гражданин не должен подвергаться государственному принуждению. Только он сам, самодостаточная полноценная личность, вправе решать, к чему ему следует стремиться и чего следует избегать. Напротив, для защиты от преступлений, каждый член общества вправе рассчитывать на помощь со стороны государства, иначе дикий закон джунглей придет на смену власти закона. С обезоруживающей простотой Спунер подчеркивал следующее:

"Нет ни одного примера, когда кто-либо развивал бы в себе порок с некими преступными намерениями. Всякий раз люди предавались своему пороку исключительно ради собственного удовольствия, а не из злого умысла, направленного против ближних. И пока столь явное различие между пороком и преступлением не будет закреплено и освящено законом, не может быть на земле ни такой вещи, как гражданское право, свобода и собственность, ни такой, как право одного человека отвечать за свою личность и свою собственность и соответствующее со-равное право другого человека отвечать за свою личность и свою собственность" (с.1).

Более чем за сто лет до Спунера свет увидела эпохальная работа Бернара де Мандевил-ля (1988) "Мифы пчелиного улья, или Частный порок — общественная выгода". Ее автор пошел еще дальше, объявив "частные пороки" отдельных индивидов основой общественных интересов, понимаемых как свободный рынок. Характеризуя рынок в качестве механизма преобразования частных пороков в общественные блага (под которыми автор полагал пользу, выгоду), Мандевилль (1670—1733), британский психиатр датского происхождения, не только вскрыл глубинные корни рыночных отношений, но и сумел сделать их морально приемлемыми.