Как мне кажется, мы теряем такое осознавание в терапии, потому что скорее ориентированы на самих себя, нежели на вселенную. Мы всегда теряем ощущение, что находимся среди всех нас. Это удивительное явление — то, что мы просто существуем, то, что каждый из нас существует наряду с кем-то другим, то, что мы можем встретиться и соединиться в браке, то, что мы можем пожениться на глазах у наших любимых друзей, и то, что это событие важно для истории. Все это зрелище представлено церковной литургией, музыкой, архитектурой и традицией.

Мы, психотерапевты были тяжело подавленны тем, насколько прогнили эти институты, и старались отказаться от них, но при этом мы теряли чувство нашей причастности ко всему остальному существующему миру.

Религия действительно отвечает этим нуждам, которые сопровождаются благоговейным страхом. В психотерапии не существует таких форм, для всего человечества, но настанет день, когда это сможет возникнуть. Мы еще не нашли способ, чтобы прорваться через "я" к союзу со всем, что существует на земле.

Что же касается благоговейного страха в терапии — это происходит у каждого по-разному. Когда пациент идет на прием к терапевту в первый раз, он испытывает некоторый трепет. Когда пациент чувствует, что он свободен в выражении чувств; когда он может поделиться своими чувствами с другим; когда он ощущает общность с другим человеком; и многое другое — все это может вызывать благоговейный страх.

Когда я проходил терапию у Исидора Фрома, он увидел во мне нечто, чего, как мне казалось, никто не мог знать обо мне. Я испытал трепет от того, что он узнал обо мне. Будучи одновременно весьма циничным человеком, я спросил его: "Вы когда-нибудь говорили нечто подобное другим пациентам?" — "Нескольким людям я говорил об этом", — ответил он. Но я понял, что из этого не следует стандартного отношения ко мне. Это означало

107

только то, что он действительно видит эту особенность во мне, как и в других.

Чувство благоговейного страха перед узнаванием себя, когда это сопровождается чувством сопричастности к другому человеку — это часто происходит во время терапии, и мы не преследуем такой цели специально. Иногда мы даже смягчаем этот страх скорее с помощью отказа от переноса, чем принимая страх как признак межличностного включения. Я думаю, что частный межличностный опыт может быть очень велик, но ему также слишком часто недостает чувства общности из-за того, что он может быть подавлен страхом.

Вопрос: Доктор Польстер, насколько активной может быть роль терапевта в установлении истории жизни и создании контакта с пациентом?

Польстер: Что ж, в некоторых случаях терапевт может брать на себя активную роль. Бывают ситуации, когда люди говорят что-то формальное, а вы чувствуете, что за этим стоит что-то еще. Но они не хотят говорит дальше. Тогда вы можете задать какой-нибудь уточняющий вопрос или сами рассказать что-нибудь похожее из своей жизни. Или, к примеру, вы можете спросить о том, что человек чувствует по этому поводу. Это может пролить свет на историю его жизни. Тем не менее, я всегда стараюсь детализировать абстрактные высказывания — это, пожалуй, одно из основных моих правил. Говоря абстрактными формулами, вы строите дом, но в нем нет комнат, мебели, фотографий на стене, то есть нет истории. Абстрактные сведения могут сориентировать или дать общее представление о жизни человека. Если это ориентация, то вам нужно знать, в чем пациент хочет вас сориентировать. Если это общее представление, вам надо наполнить его содержанием.