Как бы там ни было, я очень рад, что он расширил и углубил теорию гештальт-терапии, уходя от сужения и упрощения процесса. В результате, я думаю, он делает весь терапевтический процесс более полным и глубоким.

Это только главные пункты, на которых я хотел бы остановиться, только добавление, а никак не противоречие или возражение. Я могу преувеличивать, говоря, что мы не знаем и не можем знать своего прошлого. Все, что мы можем знать — это актуальные ощущения от прошлого опыта. Мне кажется, что это важно признать. Мое ли это, твое, его или ее, мы никогда не знаем прошлого. Все, что мы знаем о прошлом, — это твое восприятие прошлого, его восприятие или ее восприятие. Мы живем в перцептивной реальности. Возможно, нам нравится думать, что существует такая реальная реальность, но даже если она и есть, мы никогда не узнаем, что это такое. Все, что мы знаем — это наше восприятие прошлого. То же самое справедливо и для будущего.

176

Мы ощущаем наше будущее по-другому, но это наше восприятие будущего. Я думаю, Ирвин признает это, когда говорит: "Но актуальные переживания могут менять названия". Это в том месте, где он говорит о "названиях" личной истории человека. Другими словами, восприятие нашего прошлого меняется, и мы меняем "название" этого прошлого.

Я вспоминаю, как однажды слушал выступление Альфреда Адлера, который говорил о своей работе и людях, с которыми он работал. Он рассказал, что одна из их любимых процедур была спрашивать пациента: "Какое твое самое раннее воспоминание?" По мере работы они снова и снова спрашивали об этом, пока терапия не подходила к концу. Они руководствовались тем соображением, что восприятие прошлого менялось. Ранние воспоминания могли меняться, одно и то же воспоминание теряло свой ореол или приобретало другой смысл и так далее. Так и мы меняем свое восприятие прошлого.

Я хочу привести другой пример. Маленький мальчик гуляет с мамой по парку и кормит голубей. Маленький мальчик оставляет свою мать и идет вперед кормить птиц, но вот он оглядывается назад. Его взгляд можно объяснить тревогой — здесь ли еще мама. А может быть, он ждет поощрения от матери? Видит ли мама, какой он смелый? Любой из этих вариантов может быть правдой. Но единственный способ узнать, что с ним происходило, — спросить этого мальчика в это самое время. Проблема в том, что, боюсь, он не смог бы ответить нам, почему он оглянулся. А, значит, мы сделали собственные обобщения.

Давайте представим себе, что позже, уже став взрослым, он вспомнил этот эпизод во время терапии. Вполне возможно, что он вспомнил этот эпизод как тревожный, связанный с ощущением незащищенности, которое он испытывает в данный момент. Но он также может вспомнить это как первый шаг к самостоятельности, он будет испытывать чувство гордости и вспомнит, как мать гордилась им. Я думаю, что качество наших воспоминаний сильно зависит от того, каким путем мы их получили. Я снова напоминаю вам, что реальность может существовать, но все, что мы можем знать, — это наше восприятие этой реальности.